О пресловутой офицерской чести

Контрреволюционная роль бывших царских офицеров в Красной армии

Средний советский гражданин был гораздо образованней нынешнего среднего российского гражданина. Он знал историю дореволюционной России намного лучше нынешних россиян. Поэтому его нельзя было заморочить откровенной и грубой ложью о «России, которую мы потеряли» и заставить размазывать сопли о поручике Голицыне. Советские трудящиеся в большинстве своём знали, какова была настоящая роль военного сословия в царской России – роль профессиональных палачей и душителей угнетённых, верных прислужников эксплуататорского класса.

Но вот теперь, много лет спустя, когда в нашей стране возродившийся класс паразитов совершил контрреволюцию и подчинил себе трудовой народ, у нас снова начали прославлять и оплакивать дореволюционное дворянское офицерство.

Эти любители монархии, великодержавности, аристократизма и белогвардейщины снова стали превозносить «честь» и «благородство» и прочие всевозможные добродетели и совершенства царских офицеров.

На этой почве они распространяют два лживых мифа, которые продиктованы их классовой сутью, враждебной и ненавистнической к рабочему классу и к пролетарской революции. Оба этих мифа имеют одну цель – оклеветать и унизить рабочий класс, очернить и оболгать социалистическую революцию.

Первый миф гласит, что царские дореволюционные офицеры, родовитые дворяне и аристократы – «в отношении чести стояли недосягаемо высоко», ибо были «благородны». Ну, а красные командиры и советские военные, которые не происходили из аристократов и дворян, а вышли из всякой там черни, из рабочих и крестьян, – конечно, ни в коем случае не могли с ними равняться ни честью, ни благородством, ни умом, ни воинской доблестью. Вот цитата из одной статьи, которая занимается распространением подобных взглядов: «Если красный командир в лучшем случае был профессионалом военного дела, то о носителе воинских традиций и кодекса офицерской чести не могло быть и речи»[1].

Миф второй: красные в Гражданской войне победили не потому, что Советскую власть поддерживали трудящиеся, не потому, что красные бойцы, рабочие и крестьяне, смело и беззаветно бились за свою власть и своё дело – это, мол, все «коммунистическая пропаганда», а якобы потому, что «Красную армию создали бывшие царские офицеры». Об этом прямо так и говорится: «Войну выиграли царские офицеры… у царских офицеров»[2].

Посыл этих измышлений примерно такой: «Да неужели красные, это сиволапое мужичьё, эти безграмотные скоты могли бы победить – если бы ими не руководили образованные, умные, благородные офицеры-дворяне?»

То есть, как мы видим, это – самое подлое презрение и ненависть привилегированных классов к трудящимся. Разумеется, такая клевета очень выгодна нынешним эксплуататорам и разливается как елей по сердцу самым реакционным, самым мракобесным и фашистским элементам из них.

В нашей статье мы покажем ложь и реакционность этих мифов, покажем, что они служат врагам рабочего класса.

Во-первых, разберём, что такое собой представляла эта пресловутая «офицерская честь».

Для этого надо посмотреть – чем была армия в царской России.

Армия – это часть государства, это та сила оружия, на которую опирается любое государство и без которой никакое государство не может существовать.

А государство, как мы знаем, – это аппарат насилия одного класса над другим. Через этот аппарат господствующий класс осуществляет свою власть, держит угнетённый класс в подчинении и подавляет его сопротивление.

В царской России господствующим классом была феодальная аристократия, затем, после падения крепостного права, – помещики-землевладельцы и фабриканты. А угнетённым классом были крепостные крестьяне, затем – крестьяне и рабочие. Для их подавления и требовалось феодалам и буржуазии государство, против них, для их угнетения и для насилия над ними они и вооружались, создавая армию.

Военное же сословие, те, кто должен был руководить этой армией, существующей для подавления угнетённого класса, по своей сути являлись профессиональными душителями и усмирителями угнетённых народных масс. Если эксплуататорский класс вёл непрерывную войну против угнетённых – то военные были в первых рядах этой войны, сталкивались с угнетёнными в самых жестоких и беспощадных схватках. Их профессией было – постоянно устрашать, не допускать сопротивления угнетённых, постоянно ждать наготове и при любом сопротивлении раздавить его максимально быстро, умело и решительно.

Они должны были также раздавить его как можно более жестоко, для острастки угнетённому классу, для того чтобы вселить в него ужас и мысль о безнадёжности сопротивления, чтобы подавить его волю к сопротивлению на будущее.

Через военное сословие террор и насилие имущих над неимущими проявлялись у же в совершенно открытой форме, в виде физической расправы, в виде побоев, увечий и убийств.

Из этого видно – военное сословие и угнетённые народные массы всегда неизбежно сталкивались друг с другом как враги.

Для того, чтобы успешно выполнять то дело, для которого они были предназначены, то есть – усмирять и душить угнетенные народные массы, расправляться с ними, как с врагами, – военные действительно должны были видеть в них врагов. Они должны были ощущать полную противоположность своего положения, своих интересов – и положения угнетённых, их интересов. Именно поэтому одной из главных целей военного воспитания было – воспитать у будущего офицера-дворянина сознание своего исключительного, абсолютного превосходства над низшими классами.

Сознание своей избранности и привилегированности, своего превосходства над низшими классами, пренебрежение и презрение к ним закладывались ещё в детстве дворянским воспитанием.

Военное воспитание дополнительно оттачивало подобное самоощущение, доводило его до предела.

Кроме того – армия, которой руководили офицеры, состояла из крестьян, из угнетённого класса.

Военные должны были превратить эту крестьянскую массу в опору угнетающего класса, в их орудие против угнетённых, превратить этих мужиков в палачей своих же братьев. Привести их в такое состояние, чтобы они, когда это требовалось высшим классам, – без раздумья душили, давили, убивали таких же, как они, угнетённых крестьян.

Этого можно было добиться только одним способом – самой свирепой и зверской муштрой.

Отсюда следует, что чем меньше офицер видел в солдате человека, чем больше его презирал и чем враждебней к нему относился – тем успешней он выполнял свои задачи. Солдаты для офицера должны были быть не людьми, а материалом для муштровки – врагами, которых надо подчинить, заставить служить себе, своему классу.

Для того, чтобы офицер относился подобным образом к солдатам, он должен был постоянно помнить, какая пропасть лежит между ним, дворянином-офицером, – и простолюдином. Он должен быть весь пропитан сознанием своей избранности, «своего благородства», своего превосходства над низшими классами.

Но этого мало. Военное сословие – это была та часть эксплуататорского класса, которая по профессии должна была защищать интересы этого класса наиболее самоотверженно, с оружием в руках, с риском для жизни. А это значит, что военное сословие должно было занимать привилегированное положение и по отношению к своему собственному классу. Оно должно было чувствовать свою особость и свое превосходство над остальными сословиями своего класса, над дворянами-невоенными.

Эта особость и это превосходство всячески подчеркивались. Они должны были проявляться во всём – в одежде, в манерах, в образе жизни. Военные во всём должны были отличаться от невоенных, и эти отличия должны были убеждать и остальных и их самих в их исключительном положении по отношению ко всем другим сословиям.

И именно этой цели – подчеркнуть особость и превосходство военного сословия, укрепить подобное самосознание – и служил так называемый кодекс офицерской чести. Кодекс офицерской чести – это не что иное, как сознание своей сословной исключительности, закреплённое определёнными правилами поведения, правилами взаимоотношений внутри сословия и с представителями других сословий. Эти правила должны были укреплять военных в чувстве сословного единства и противопоставлять их остальным сословиям – то есть способствовать кастовому сознанию.

Кодекс офицерской чести был во многом похож на кодекс дворянской чести. Это совершенно понятно, так как в царской России офицерское сословие состояло преимущественно из дворян. Многие родовитые дворяне-аристократы видели для себя только одну достойную карьеру – военную службу, к штатской службе многие из них относились с пренебрежением, считали недостойной дворянина. С другой стороны – всё было устроено так, что представители непривилегированных сословий, недворяне, – могли проникнуть в офицерское сословие редко и только с величайшим трудом. Они практически не могли подняться по службе выше унтер-офицерского чина. Им приходилось начинать службу с простого солдата и зарабатывать каждый чин многолетней усердной службой. А дворяне имели привилегию начинать службу не с рядового или простого матроса, а с офицера, пройдя дворянскую военную школу[3].

И впоследствии, благодаря своей знатности, богатству и связям, дворяне легко продвигались по службе. Поэтому офицерами были преимущественно дворяне, и лишь унтер-офицерский, низший состав состоял из недворян.

Итак, будущие офицеры, сыновья аристократии и родовитого дворянства – в детстве, в своей семье, воспитывались в духе сословной дворянской гордости, в сознании своего превосходства над низшими, непривилегированными сословиями, в презрении ко всем недворянам. Так они усваивали «кодекс дворянской чести». А позже, в военной школе для дворян, где они готовились к поприщу офицеров, – им дополнительно к этому прививалось сознание кастовой исключительности военного сословия, его превосходства над всеми прочими, невоенными сословиями, в том числе и дворянами-штатскими, – преподавался «кодекс офицерской чести».

Что же собой представляли эти «правила офицерской чести»? Нынешние буржуазные пропагандисты, воспевающие дореволюционное офицерство и царскую Россию, пишут об этом в таких вот высокопарных словах:

«Важнейшим критерием понимания воинской чести являлось личное достоинство офицера, которое подразумевает уважение к себе, сознание своих человеческих прав… В дореволюционной России чувство собственного достоинства воспитывалось с детства и затем шлифовалось в кадетских училищах, военных гимназиях, а позже в академиях. В отношении личного достоинства офицерство всегда стояло на недосягаемой высоте»[4].

На первый взгляд – и красиво, и благородно: достоинство, уважение к себе, сознание своих человеческих прав. Но во всём этом, в самом этом понятии «офицерской чести» изначально лежали фальшь, обман и отвратительное лицемерие господствующего класса.

Подумайте только: для ничтожной части народа, для 1%, достоинство, сознание своих человеческих прав, самоуважение возводились в культ – и с другой стороны, огромное большинство, 95–99% населения, у которых вообще не было никакого достоинства и никаких прав. Потому что о каких правах и о каком достоинстве можно говорить – если человек является вещью, товаром, чьей-то собственностью и его можно продать, купить, проиграть в карты, обменять на собаку или корову?

Подумайте только – военные настолько высоко ставили свою «честь» и свою личную неприкосновенность, настолько щепетильно относились к ним, что из-за косого взгляда или случайного толчка локтем, не говоря уже об умышленной пощёчине, – обязаны были драться на дуэли, «смыть оскорбление кровью»:

«С понятием офицерской чести неразрывно была связана неприкосновенность личности офицера. Ничто, кроме оружия, не могло касаться его. На страже неприкосновенности его личности стояли и закон, и моральные нормы»[5].

И в это же самое время огромный слой людей – крепостных крестьян – можно было спокойно бить по зубам, драть плетьми, пытать и насиловать. Для них, для миллионов русских крестьян, мужчин и женщин, – не было предусмотрено ни тени «личной неприкосновенности».

ФальшЬ понятия «офицерской чести» проявлялась во многом. Скажем, для офицера «вопросом чести» было выплачивать карточные долги. Не выплатить проигрыш считалось позорным делом, влекло за собой презрение офицерской среды.

Офицер-дворянин считал бесчестным не отдать своему сослуживцу или собутыльнику проигранные деньги. Но он не видел ничего бесчестного в том, чтобы жить за счёт своих крестьян и швырять в карты деньги, добытые их трудом. Если первое в среде офицеров влекло презрение и отверженность – то второе считалось в порядке вещей, совершенно обычным делом.

ФальшЬ и лицемерие понятия «офицерской чести» проистекали из двойственного, фальшивого положения военного сословия. С одной стороны – это были представители паразитического, эксплуататорского класса, профессиональные усмирители и душители угнетённых. А с другой стороны – они при этой своей роли претендовали на роль избранного сословия и стремились всячески подчеркнуть эту избранность, в том числе с помощью «кодекса офицерской чести».

Подобное привилегированное положение и культивирование кастового самоощущения страшно развращали офицерское сословие. Они развивали в военной среде чванство, высокомерие, презрение к штатским, вседозволенность, уверенность в том, что для военных закон не писан.

В военной среде обычным, даже похвальным делом считались хамские выходки и издевательства над «шпаками». Военный мог оскорбить, обругать штатского, избить и даже застрелить. Привилегированное положение военного сословия чаще всего приводило к тому, что военные не несли за это совершенно никакого наказания или отделывались символическими наказаниями. А безнаказанность ещё больше разжигала желание поразвлечься от скуки и утвердиться в собственных глазах и глазах таких же развращённых приятелей-офицеров, куражась над более слабыми и безоружными. Такой стиль обращения со штатскими считался единственно возможным и достойным для военного, им восхищались и старались подражать. Военный не должен был общаться со штатским на равных, он обязан был демонстрировать ему пренебрежение, обращаться свысока.

Нормальное, вежливое отношение военного к штатскому вызывало презрение и неодобрение со стороны офицерской среды, такого офицера считали «бабой» и «кисляем».

Вот описание этого в повести Куприна «Поединок». Один из офицеров восторженно рассказывает своим сослуживцам о «подвиге» некоего подпрапорщика Краузе:

«Подпрапорщик Краузе в Благородном собрании сделал скандал. Тогда буфетчик схватил его за погон и почти оторвал. Тогда Краузе вынул револьвер – р-раз ему в голову! На месте! Тут ему ещё какой-то адвокатишка подвернулся, он и его бах! Ну, понятно, все разбежались. А тогда Краузе спокойно пошёл себе в лагерь, на переднюю линейку, к знамени. Часовой окрикивает: «Кто идёт?» – «Подпрапорщик Краузе, умереть под знаменем!» Лег и прострелил себе руку. Потом суд его оправдал.

 – Молодчина! – сказал Бек-Агамалов.

Начался обычный, любимый молодыми офицерами разговор о случаях неожиданных кровавых расправ на месте и о том, как эти случаи проходили почти всегда безнаказанно. В одном маленьком городишке безусый пьяный корнет врубился с шашкой в толпу евреев, у которых он предварительно «разнёс пасхальную кучку». В Киеве пехотный подпоручик зарубил в танцевальной зале студента насмерть за то, что тот толкнул его локтем у буфета. В каком-то большом городе – не то в Москве, не то в Петербурге офицер застрелил, «как собаку», штатского, который в ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают»[6].

Вот так военные обращались со штатскими, не принадлежащими к простолюдью, часто даже и со штатскими-дворянами, то есть, с людьми своего класса. Можно себе представить их отношение к солдатам, которые были набраны в основном из крестьянства, из низшего сословия, и которые были отданы в полную власть воинского начальника.

Офицерская жестокость к солдатам, доходящая до садизма, была обычным делом в дореволюционной армии, всеобщим правилом. Рукоприкладство процветало, и без него просто нельзя было представить царскую армию. Отеческое пересчитывание зубов провинившегося было мелочью по сравнению с официальным, торжественным телесным наказанием, когда виновного под бой барабанов проводили сквозь строй или растягивали на плацу и били палками, кнутами, шомполами и пр. Тяжелейшие физические наказания назначались за самые малые провинности, за любое отступление от служебного артикула.

Обычным делом было, что наказываемый умирал во время экзекуции под палками или позже в лазарете. И при этом почти не было случаев, чтобы руководивший экзекуцией военный сжалился над убиваемым таким образом солдатом и приказал прекратить истязание. Наоборот – видя, что солдат хрипит, истекает кровью, теряет сознание, – офицеры требовали продолжать экзекуцию до конца и с полной суровостью, не заботясь о том, что экзекутируемый близок к смерти. Они строго следили за тем, чтобы солдаты, которые должны были выполнять роль палачей собственных товарищей, не делали наказываемым ни малейшей поблажки. Если солдаты, которым приходилось избивать палками проводимого сквозь строй товарища, проявляли сострадание и старались щадить экзекутируемого, ослабить удары, – у офицеров это вызывало ярость и было чревато таким же беспощадным наказанием уже для пощадившего.

Описание подобного случая мы можем прочитать в рассказе Л. Толстого «После бала». В поэме Некрасова «Арина, мать солдатская» описана смерть солдата, прошедшего экзекуцию. То же самое и в повести Николая Лескова «Человек на часах». Рядовой Постников, часовой, бросился на помощь человеку, тонувшему в полынье, спас ему жизнь. За то, что Постников покинул пост, – его высекли до полусмерти.

Кастовое офицерское чванство, осознание себя «избранным сословием» и безнаказанность порождали разгульный образ жизни – пьянство, кутежи, скандалы. Военные были знамениты своим волокитством и чрезвычайно циничным отношением к женщине.

На балах и официальных приёмах офицеры, как требовал этикет, держались с дамами подчёркнуто галантно, изображали рыцарски-почтительное отношение. А между собой, на своих пирушках, говорили о женщинах грубо, грязно, с беспредельным цинизмом, хвастались своими победами, выкладывали на потеху собутыльникам подробности интимных отношений.

Вот что об это говорится в повести Куприна «Поединок». Один из героев, офицер Назанский, говорит главному герою:

«Любовь! … Из неё сделали тему для грязных, помойных опереток, для похабных карточек, для мерзких анекдотов, для мерзких-мерзких стишков. Это мы, офицеры, сделали. Вчера у меня был Диц. Он сидел на том же самом месте, где теперь сидите вы. Он играл своим золотым пенсне и говорил о женщинах. Ромашов, дорогой мой, если бы животные, например, собаки, обладали даром понимания человеческой речи и если бы одна из них услышала вчера Дица, ей-богу, она ушла бы из комнаты от стыда»[7].

Итак, вот что представляла из себя эта пресловутая «офицерская честь»:

самосознание господствующего, привилегированного класса, помноженное на кастовую исключительность офицерского сословия – профессиональных палачей и усмирителей класса угнетённых.

Так называемая «офицерская честь» способствовала тому, что офицерство становилось закрытым сословием, отгороженным от всех остальных сословий, – а значит, в основной своей массе крайне реакционным, чуждым всем передовым общественным интересам, враждебным всем передовым политическим движениям, готовым ревностно служить самодержавию и господствующему классу, беря на себя функцию по подавлению и удушению всех, кто представлял опасность для их власти.

***

Это что касается мифа о «недосягаемо высокой чести» царских офицеров.

А как обстоят дела с другим мифом, о том, что якобы «красные выиграли Гражданскую войну, потому что ими командовали царские офицеры»?

Это такая же ложь и либеральная пропаганда, как и россказни про «недосягаемо высокую честь» царских офицеров.

Но давайте ознакомимся с пропагандой буржуазных идеологов по этому вопросу. Давайте посмотрим, что они пишут:

«Созданием квалифицированной армии новое руководство страны озаботилось лишь после того, как окончательно развалило остатки старой… «милитаризованной силы» у большевиков после Октября не было – она возникла благодаря царским офицерам…большевики…обратились к военным специалистам – иначе было бессмысленно пытаться удержать власть… К моменту подписания Брестского мира Красная армия состояла из разрозненных отрядов и частей, которыми управляли различные «советы», чрезвычайные штабы, комитеты и избранные красноармейцами командиры. Единого органа управления и формирования Красной армии не было… За добровольческий период формирования Красной армии (с января по май 1918 г.) в неё вступило 8 тысяч бывших царских офицеров. Высшие командные должности в войсках также главным образом занимали они. В период существования «завесы» – в первой половине 1918 года – все командные и штабные должности её участков и отрядов (и развернутых позже на их основе дивизий) были заняты исключительно «золотопогонниками»… Войну выиграли царские офицеры… у царских офицеров…Офицеры, пришедшие на службу большевикам, оказались в тяжелейшей морально-нравственной ситуации… Несмотря на ту роль, которую сыграли «военспецы» в становлении РККА и, соответственно, в укреплении советской власти, эта власть не испытывала к ним ни малейшей благодарности… Характерно в этом отношении откровенно циничное предупреждение председателя Петросовета Григория Зиновьева о том, что советская власть берёт бывших офицеров на роль «денщиков» и выбросит их как «выжатый лимон» после использования»[8].

Получается именно такая картина, которая наиболее всего устраивает врагов и клеветников Советской власти. Большевики, разрушители и варвары, уничтожили старую царскую армию, а своей сами создать не смогли (потому как сиволапое мужичьё и хамы), пришлось обратиться к царским офицерам; царские офицеры им и армию создали, и войну выиграли, испытывая при этом невыносимые моральные страдания, – а хамская власть большевиков поступила с ними неблагодарно и цинично, не доверяла им, не щадила их утончённые чувства, держала под жёстким контролем и в конце концов поступила с ними как с выжатым лимоном.

От буржуазных идеологов другого и ожидать не приходится. Но нам нужно знать не их измышления, направленные на очернение Советской власти и Октябрьской революции, рассматривать этот вопрос не с точки зрения буржуазии – а с позиции рабочего класса.

Во-первых, о разрушении большевиками царской армии. Мы уже выяснили, что армия – это классовая структура, та вооружённая сила, на которой держится власть правящего класса. Мы выяснили, что из себя представляла царская армия, – это была армия господствующего класса, вооружённые наемники на службе у самодержавия и буржуазии, нужные для усмирения угнетённых и для постоянного их устрашения. Совершенно ясно, что армия, призванная защищать самодержавие и власть буржуазии, подавлять угнетённых, враждебная революции, – не могла стать армией революции, армией рабочих и крестьян. Рабочий класс должен был создать свою армию, рабоче-крестьянскую, революционную, – а старая царская армия должна была прекратить своё существование.

Вот что писал об этом Ленин:

«Без «дезорганизации» армии ни одна великая революция не обходилась и обойтись не может. Ибо армия есть самый закостенелый инструмент поддержки старого строя, наиболее отвердевший оплот буржуазной дисциплины, поддержки господства капитала, сохранения и воспитания рабской покорности и подчинения ему трудящихся… Первой заповедью всякой победоносной революции – Маркс и Энгельс многократно подчеркивали это – было: разбить старую армию, распустить ее, заменить ее новою. Новый общественный класс, поднимаясь к господству, не мог никогда и не может теперь достигнуть этого господства и укрепить его иначе, как совершенно разложив старую армию («дезорганизация», – вопят по этому поводу реакционные или просто трусливые мещане); иначе, как пройдя через труднейший, мучительнейший период без всякой армии (через этот мучительный период прошла и Великая французская революция); иначе, как постепенно вырабатывая, в тяжёлой гражданской войне вырабатывая новую армию, новую дисциплину, новую военную организацию нового класса». (В.И.Ленин, ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И РЕНЕГАТ КАУТСКИЙ)

Итак, новый класс, победивший пролетариат – должен был разрушить старую царскую армию и создать новую, свою. От этого зависела судьба революции. Создание собственной армии – это было для рабочего класса вопросом жизни и смерти. Этот вопрос нужно было решить любой ценой. И рабочий класс взялся за эту задачу со всей энергией и решительностью.

Для создания боеспособной армии нужны были знания и навыки профессиональных военных, офицеров. У рабочего класса на тот момент не было своих офицеров – и он поставил себе на службу какую-то часть царских офицеров, использовал для победы революции, для создания своей собственной армии их знания и опыт.

Это было совершенно оправданно, разумно и справедливо.

Если свои знания, своё военное образование царские офицеры получили благодаря тому, что они принадлежали к привилегированному классу и жили за счёт угнетённых, за счёт рабочих и крестьян, – то почему рабочим и крестьянам было не воспользоваться их знаниями и умениями? Почему было не поставить себе на службу офицерство, на которое десятилетиями работали они сами и их отцы? Почему офицеров, которые столько лет служили подавлению угнетённых,, – не использовать для дела освобождения угнетённых?

Рабочий класс сумел это сделать. Какую-то часть офицерства он привлёк на свою сторону добровольно, сделал их своими искренними сторонниками и убеждёнными борцами за рабочее дело – коммунистами. А другую часть он сумел принудить служить себе и не позволил им выйти из повиновения, использовать армию для контрреволюционных целей и измены рабочему классу.

Он сумел это сделать, потому что сознавал свою великую ответственность перед революцией, перед историей. Героизм пролетариата, его решимость и самоотверженность, сплочённость и единство, разум и твёрдость его вождей – вот что позволило в сложнейший момент, когда решалась судьба революции, когда необходимо было на ходу, не прекращая битв с врагами, создать свою армию – привлечь к этому часть офицерства, поставить его на службу революции.

Теперь по поводу того, что Красная армия якобы управлялась исключительно царскими офицерами, что все командиры Красной армии были сплошь бывшие царские офицеры, что якобы Гражданскую войну выиграли царские офицеры, а рассказы о красных командирах, вышедших из рабочих и крестьян, – это, мол, «большевистская пропаганда».

Чтобы доказать, что это ложь, не нужно ходить далеко. Достаточно перечислить имена красных командиров, вышедших из рабочих и крестьян, чьи имена гремели в Гражданскую войну, которые были настоящими полководцами, героями и вдохновителями пролетарской армии. Именно они определяли лицо Красной армии, и именно они своим бесстрашием, беззаветной отвагой и революционной решимостью, своим исключительным талантом военачальников и обеспечили победу рабочего класса в военной схватке с контрреволюцией.

Таким был Сталин. Сталин не был царским офицером, не имел высшего военного образования. Свой боевой опыт получил в ходе организации и руководства боевыми рабочими дружинами на Кавказе, сражаясь с царским самодержавием в революцию 1905 года и позже, будучи одним из непосредственных военных руководителей Октябрьского вооруженного восстания. При этом он командовал фронтом на важнейшем царицынском направлении, от которого зависел исход Гражданской войны, и проявил себя как исключительный полководец армии нового пролетарского типа.

Михаил Фрунзе не имел никакого отношения к царской армии, никакого военного образования, был абсолютно гражданским человеком. Боевой опыт приобрёл во время организации боевых рабочих дружин в Иваново-Вознесенске и Шуе в 1905 году, затем возглавил их во время Московского декабрьского восстания. При этом являлся одним из крупнейших красных полководцев Гражданской войны. Достаточно лишь проследить его боевой путь с 1919 года:

• Командующий Четвёртой армией РККА. Остановил весеннее наступление белых, на которое возлагали большие надежды враги Советской власти за границей, разгромил «верховного правителя», адмирала Колчака;
• Командующий Туркестанской армией;
• Командующий всего Восточного фронта;
• Командующий Туркестанского фронта. Осуществил успешный штурм Бухары;
• Командующий Южного фронта. Разгромил армию барона Врангеля, разработал и осуществил блестящую операцию по штурму Перекопа, лишил белогвардейщину её последнего оплота – Северной Таврии и Крыма;
• Командующий вооружёнными силами Украины и Крыма. Осуществил разгром Махно.

Этот славный путь красного командира Фрунзе показывает его блестящий полководческий гений и убедительно разоблачает измышления буржуазных пропагандистов, что якобы Красной армией руководили царские офицеры и им она обязана своими победами. Но, помимо Сталина и Фрунзе, среди командиров Красной армии и по сей день звучат имена многих других полководцев, которые вышли не из офицерского сословия. Вот лишь самые громкие из них. Ворошилов никогда не был царским офицером и не имел отношения к царской армии, Котовский не был офицером, Чапаев и Будённый были унтер-офицерами (которые, собственно, офицерами не считались), кадрового военного образования не имели и выбились из рядовых в унтер-офицерский чин благодаря личному мужеству, находчивости в бою и своему авторитету среди солдат.

Что же касается бывших царских офицеров, которые действительно по тем или другим причинам служили в Красной армии, – их можно разделить на три категории.

Первые – это те, кто добровольно пошел служить в Красную армию и искренне и убеждённо встал на сторону Революции. Многие из них до революции были связаны с революционным движением, принимали участие в нём или оказывали помощь, стремились к свержению самодержавия и власти буржуазии. Они восприняли Октябрьскую революцию как желанное событие и с радостью, добровольно и сознательно шли в Красную армию, чтобы отдать свои знания и силы на пользу рабочему классу. И служили они ему, воюя в Красной армии, искренне, самоотверженно и героически. Некоторые из них шли в царскую армию по заданию партии – чтобы вести работу среди солдат и приобретать боевой опыт, который впоследствии будет нужен для дела революции. Им не пришлось даже выбирать, на чью сторону встать, став командирами Красной армии, они лишь продолжили то дело, которому служили до этого.

Другие, по преимуществу вышедшие из рядовых унтер-офицеры, бывшие крестьяне и рабочие, до семнадцатого года не имели связи с революционным движением, с идеями марксизма не были знакомы. Но своим классовым чутьём поняли, что Октябрьская революция – это их кровное дело, и безоговорочно встали на сторону пролетариата, вместе с большинством солдатской массы, от которой они по своему положению мало чем отличались.

По своему социальному составу они были чаще всего из разночинной интеллигенции, из рабочих и крестьян, из захудалого дворянства. По воинским званиям – унтер-офицеры, вышедшие из рядовых, и младшие офицеры, прапорщики, подпоручики и поручики. Последние получили офицерские звания, часто будучи не дворянами, а выходцами из низших общественных сословий, что противоречило вековым традициям русской армии. Надо сказать, что к семнадцатому году классовый состав царской армии значительно изменился. Из-за бездарных действий царского правительства, из-за продажности и разгильдяйства военных и штатских сановников и колоссального тылового воровства армия несла огромные потери. Потери, конечно, были наиболее велики среди рядовых. Но и среди офицерского состава их можно было считать колоссальными.

Понадобилось восстановить численность младшего офицерского состава. На этот раз шли в младшие офицеры в подавляющем большинстве случаев не дворяне, вышедшие из привилегированных военных заведений, – а разночинная интеллигенция, студенты, рабочие и крестьяне, окончившие краткосрочные военные курсы. И воспитаны они были, в отличие от прежних офицеров, не на принципах аристократического презрения к «черни», кастовой офицерской «чести» и готовности отдать жизнь за «веру, царя и отечество». Наоборот – многие из них были, как уже сказано, знакомы с революционными идеями или даже связаны с революционным движением, ненавидели гнёт самодержавия, презирали кастовое офицерское чванство и дворянскую спесь, чувствовали свою сопричастность с трудовым народом России.

Вот как пишут об этом сами буржуазные идеологи. Приведем несколько цитат из книги «Трагедия русского офицерства». Её автор, некий Сергей Волков, современный монархист и белогвардеец, не скрывает своей лютой ненависти к Революции и описывает процесс изменения классового состава царской армии с позиций своего класса, с позиций контрреволюции:

«В результате наиболее распространённый тип довоенного офицера – потомственный военный (во многих случаях и потомственный дворянин), носящий погоны с десятилетнего возраста – пришедший в училище из кадетского корпуса и воспитанный в духе безграничной преданности престолу и отечеству, практически исчез…

… при столь огромном количественном росте офицерский корпус не мог не наполниться и массой лиц … совершенно чуждых и даже враждебных ему и вообще российской государственности. Если во время беспорядков 1905–1907 гг. из 40 тысяч членов офицерского корпуса, спаянного единым воспитанием и идеологией, не нашлось и десятка отщепенцев, примкнувших к бунтовщикам, то в 1917 г. среди почти трёхсоттысячной офицерской массы оказались, естественно, не только тысячи людей, настроенных весьма нелояльно, но и многие сотни членов революционных партий, ведших соответствующую работу»[9].

Вторая категория царских офицеров, служивших в Красной армии, – те, кого Советская власть мобилизовала принудительно или кто примкнул к ней случайно, не разделяя её идеи, из страха, корысти, карьерных соображениям или же просто подчиняясь обстоятельствам. Среди мобилизованных опять же были люди разных убеждений и разного отношения к Революции. Некоторые, увидев, что большинство российского народа поддерживает большевиков, пришли к убеждению, что их место именно на стороне Революции. Раз приняв решение служить в Красной армии, они уже не свернули с этого пути, служили верно и честно. Другие были вынуждены служить рабочему классу, но внутренне оставались чужды и враждебны ему. Они нисколько не были заинтересованы в его победе и воевали соответствующим образом – вяло, трусливо, без инициативы, без энергии. А потерпев поражение и оказавшись в расположении белых – с готовностью переходили на их сторону. Другие шли ещё дальше. Делая вид, что воюют с Белой армией, на деле они нередко ей помогали намеренно бездарным командованием, отдавали приказы, гибельные для красных войск. Словом – наносили Советской власти удар в спину.

Наконец, третья категория – царские офицеры, внедрившиеся в Красную армию именно с намерением вести там подрывную работу против Революции, с намерением использовать своё положение красных командиров для совершения контрреволюционных мятежей.

Как мы видим, состав бывших офицеров царской армии, воюющих в РККА, был достаточно сложным. К первой категории – к офицерам-большевикам, связанным с революционным движением ещё до семнадцатого года, и к низшему офицерскому составу, вышедшему из рабочих и крестьян и ощущающему революцию своим кровным делом, – было полное доверие. Ко всем же остальным Советская власть должна была относиться с большой осторожностью, постоянно проверять и контролировать, поставить их в такие условия, чтобы они не смогли использовать своё положение во вред Революции.

Именно на таком отношении к бывшим царским офицерам настаивал Ленин. Он был согласен с Троцким, что необходимо использовать услуги кадровых офицеров для создания боеспособной армии рабочего класса. Но Ленин требовал крайней осторожности по отношению к ним. Тщательно проверять, держать под постоянным наблюдением, поставить их в такие условия, чтобы они могли отдать свои военные знания и командные навыки Красной армии – и в то же время не имели возможности идеологически влиять на неё, вести враждебную рабочему классу пропаганду. Такие меры требовал принять Ленин по отношению к кадровым офицерам. Однако Троцкий проявлял в этом вопросе преступную небрежность и легкомыслие. Благодаря ему и его сателлитам, проводившим его политику, в Красную армию проникло немало убеждённых врагов. Они внедрились в РККА лишь с одной целью – с целью совершения белого мятежа при покровительстве иностранных держав, с целью свержения Советской власти.

Именно Троцкого мы должны «благодарить» за то, что стали возможны белогвардейские мятежи 1918 года в Ярославле, Рыбинске и Муроме и что они поначалу имели успех. И если в Муроме и Рыбинске мятеж удалось подавить быстро и с относительно небольшими жертвами – то Ярославский мятеж был страшен по своим разрушительным последствиям и по количеству жертв. Половина города была разрушена в ходе ожесточённых сражений при подавлении мятежа. Погибли сотни сынов рабочего класса. Были замучены и убиты взявшими власть мятежниками десятки стойких революционеров-коммунистов. В ярославском мятеже погиб от рук озверевших белогвардейцев выдающийся революционер С. М. Нахимсон.

Но самое главное – в случае успеха мятежа контрреволюция получала сильнейший козырь, а Советская власть оказывалась под серьёзной угрозой. Именно на ярославский мятеж делали ставку империалистические державы, готовясь к интервенции в Советскую Россию. Готовя высадку в Архангельске и собираясь двигаться оттуда дальше к Москве, империалисты рассматривали Ярославль как весьма важное звено на путик столице. Имея в руках Ярославль и продвинув туда военные силы, высадившиеся в Архангельске интервенты обладали бы важным плацдармом в непосредственной близости от Москвы (270 километров).

А успех мятежу на первых порах обеспечило главным образом следующее обстоятельство – царские офицеры-заговорщики, члены контрреволюционного савинковского «Союза защиты Родины и свободы», пользуясь халатностью и попустительством троцкистов, внедрились в ярославский военный гарнизон, стали командирами Красной армии. Причём занимали немаловажные должности. Например, полковник Гоппер, ближайший помощник Перхурова, главного руководителя мятежа, – с согласия самого Троцкого, по его личному приказу был назначен ни больше ни меньше – командиром формируемой здесь первой Ярославской дивизии. Кроме того, оказывается, что помощник начальника артиллерийского склада тоже был членом савинковской банды. Он и помог мятежникам овладеть складом и вооружиться. Участником «Союза защиты» был и командир автопулеметной роты Супонин, который вместе со своей ротой перешёл на сторону мятежников. Из бывших офицеров, внедрившихся в Красную армию заговорщиков была составлена специально подобранная в ночь мятежа охрана артиллерийского склада, которая и дала возможность мятежникам его захватить. («Ярославские рабочие в годы Гражданской войны», Л.Б. Генкин, глава первая, стр.41 и стр.47)

То же самое видим и в Рыбинске. Кадровые царские офицеры, внедрившиеся в некоторые военные части рыбинского гарнизона, сразу присоединились к мятежникам и помогли им овладеть Мыркинскими казармами и добыть большое количество оружия. То же самое и в Муроме. Через посредство своих людей из среды инструкторов Красной Армии и военного комиссариата белогвардейцам удалось обезоружить караульную роту Красной Армии, и вооружиться. (Красная книга ВЧК, том первый, глава восьмая, «Восстание в Муроме»[10])

Во всех трёх случаях мятеж имел поначалу успех по одной причине – его подняли контрреволюционные белогвардейские офицеры, которые сумели внедриться в Красную армию. Благодаря этому они получили доступ к оружию и боеприпасам, втёрлись в доверие других командиров, искренних защитников революции, и в момент мятежа смогли их обманом захватить врасплох, обезоружить и уничтожить.

А из этого ясно: служба бывших царских офицеров в Красной армии – меч о двух остриях. Рабочему классу приходилось использовать их знания и опыт и при этом каждую минуту быть начеку, чтобы не допустить с их стороны предательского удара в спину.

Отсюда становится видна вся ложь и подлость буржуазного мифа, что якобы Красная армия выиграла войну благодаря царским офицерам.

Нет, не благодаря царским офицерам рабочий класс одержал победу в Гражданской войне, как теперь нагло заявляют буржуазные идеологи. Он победил благодаря своей воле и решимости, благодаря уму и выдержке своих вождей. Поэтому он сумел поставить себе на службу опыт кадровых офицеров – и в то же время сохранил бдительность, не допустил, чтобы они своей изменой погубили революцию.

Оксана Снегирь

[1]http://rusnsn.info/analitika/o-chesti-i-dostoinstve-russkogo-ofitser.html

[2]http://www.rg.ru/2013/01/29/belye.html

[3]http://ref.by/refs/21/36716/1.html

[4][5]http://www.rae.ru/forum2012/290/2064

[6][7]http://az.lib.ru/k/kuprin_a_i/text_0150.shtml

[8]http://www.rg.ru/2013/01/29/belye.html

[9]http://rusk.ru/vst.php?idar=321706#g22

[10]http://www.leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/Red_book_VChK_files/122.htm